ориджинал

[der-ketzer]

вот этот вот ориджинал по праву бы занял приз зрительских антипатий, ежели бы такой случился на ГО.

ПРОСТО

- Ну че, так и будешь сосать?
Кивает, не выпуская хуй изо рта.
- А в жопу не хочешь?
Быстро-быстро мотает головой. Ага, не хочешь, потому что в жопу больно. Ну, когда я деру, по-крайней мере.
А мне не было больно, а, сука? Когда вы останавливались на светофорах в своих Мерседесах, я, чумазый пацан, подбегал протирал наскоро ветровое стекло и протягивал руку за десяткой - вы ржали и проезжали мимо. А мне не было больно ночевать под мостами и бегать от ментов, пока вы в теплых классах изучали программирование и информатику, а ваши дебелые мамаши спрашивали меня сытыми ртами - почему ты не в школе, мальчик? Да не убегал я из дома, у меня его просто не было. Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома, вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе… Хорошая песня, хотя мы все-таки понимаем друг друга, да, красивый? Вот теперь и соси, сука, так, не части, не части, плавнее, плотнее…
А как больно было, когда вы подлавливали меня у мужской раздевалки, подглядывающего, со спущенными трусами, и били, били смертным боем, потому что у мужской раздевалки поймали, не у женской… Да, даже больнее, чем палец порезать. Или в жопу засадить, не морщись, гандон со смазкой, да и очко у тебя разработано, не целку рву, в самом-то деле. Болезненно дергается и расслабляется.
А еще больно было, когда вы, небрежно выбрасывая сотню баксов за дорожку кокса, презрительно морщились, глядя на меня - нищего студента в куртке из кожи настоящего - ты слышишь, блядь, проститутка! на меня смотри, выкидыш пиздяный! – открывает глаза, пару раз испуганно хлопает и снова закрывает – настоящего дерьмантина, называли прикормышем и чайкой, потому что я выпрашивал у вас все те же сотки – но в рублях. Слышь, Толик, дай до степухи пару сотен? - Я тебе не Толик, а Анатолий Степанович. - Хорошо-хорошо, Анатолий Степанович, ну хоть сотню-то дай, не дотяну до конца недели! Выпрашивал на обеды, завтраки, ужины, тетради, инженерные наборы и прочее барахло, которого вы даже не замечали, потому что уж это-то, как и многое другое, у вас было всегда. Оно у вас просто было, потому что вы родились у подходящих для рождения родителей, потому что вы были красивы, а порой даже умны и талантливы. И как больно было терять два года на армейскую муштру, на которую я не проходил по любым параметрам, но меня взяли, меня - почти инвалида, потому что военкомату надо было выполнить план набора новобранцев, а вас - здоровых и сильных, откупили все те же подходящие родители.
Перевернись, вот так, ноги раскинь пошире, давай, подрочи, нет, сам себя, я посмотрю, как ты кончишь. А ты кончишь, потому что я купил тебя со всем кончаловом, и со всеми потрохами, со всей твоей круглой жопой, даже вот так, ласковее - жопкой, гладкой и красивой, со всем твоим айбольно, с ярким ртом и синими глазищами, и даже со всем твоим отвращением, которое нет, сука, уже не скроешь. Оно лезет из тебя, как только ты видишь мою противную потную рожу, сейчас наверняка красную и сморщенную от подкатывающего оргазма, и ты всегда, всегда, всегда, всегда, всегда – болезненно дергается в такт жестким фрикциям, пытается что-то сказать - заткнись, сука, отворачиваешься, когда я возвращаюсь домой, ты прячешь лицо, чтобы я не видел, как ты меня ненавидишь, но я все вижу, вижу, вижу, вижу… Но всегда молчу, потому что мне приятно думать, что по-другому не бывает, точно знаю, что не было, и не будет никогда, потому что ты - красивый и молодой, а я - старый похотливый козел - так ведь ты назвал меня, когда говорил с кем-то по телефону? Заткнись сука, так, прогнись… И я купил тебя со всеми оргазмами. Ага, как тебе это - кончать купленной спермой? Не кривись, не поможет, выдою до капли, проблядь, ничего не оставлю. Я за это заплатил, уже сто раз, как заплатил, сука, по любым меркам.
И было до боли стыдно слушать ваши советы найти выгодную бабу, потому что уже тогда вы знали - каким-то непонятным образом вы знали, спинным мозгом учуяли – что я пялюсь на ваши широкие, как двери, спины, что искоса поглядываю на ширинки, втихаря хватаю за поджарые молодые жопы, и, чтобы не били - ты меня слышишь? – чтобы просто не били, мне приходилось назначать свидания этим толстым бабищам, которые в двадцать выглядели как пятидесятилетние. А те, что получше, те, что могли еще как-то если не влюбить, то хотя бы привлечь - не обращали на меня внимания. И мне приходилось тискать по подъездам толстые сиськи, и взасос облизывать провонявшие сигаретами слюнявые рты. Почему слюнявые? Да потому что у всех баб слюнявые рты, и я ненавидел себя, когда приходилось их трахать - чтобы просто не били! И когда было совсем уж невмоготу, выклянчивал отказ у какой-нибудь уродины, чтобы потом по коридорам общаги пронеслось презрительно-многозначительное– даже ЭТА ему не дала… И поэтому я похоронил где-то внутри то теплое место, где жила моя возможная семья, где бегали нерожденные, но тогда еще возможные детишки.
Больше не можешь? А больше и не надо, я тоже передохну. Иди водички попей. Вон, коньяк еще остался. Думаешь, полегчает? Во, держи, дунь пару раз. А не полегчает, никогда теперь на полегчает. Потому что родителей ваших не стало, поумирали папы-мамы, а родительские деньги - впрочем, как и любые другие - имеют свойство заканчиваться. И вы все растерялись, да? Осторожно кивает, стараясь не поперхнуться. И вы не знали, как дальше жить - без спортивных авто, клубов, наркоты и дорогих шлюх. И тогда вы стали шлюхами сами. Ты вот, например. Все, передохнул? Давай вот так, так, придерживай,… да, вот так… еще… уфх, хорошо, молодца.
А знаешь, что самое-самое больное? Нет, это не двадцать пять сэмэ в жопе, не шестой шов без наркоза и даже не накладывание шины в полевых условиях. Это просто трахать тебя по-всякому и понимать, что я за это заплатил. Просто заплатил. И понимать, что твое поганое тухлое сердчишко уже шестой год привязано ко мне только шмотками, круизами и наличкой на ночные клубы. Но хоть прочно привязано, так ведь? Кивает. Успокоил, бля. И кормить тебя надо, как барана, зеленью. Жуй вот, кому сказал, сука, жуй баксы! Покорно нагибается, берет в рот бумажку, начинает жевать. Губы дрожат, на простынь капают слезы. Да ладно, я пошутил. Люблю тебя просто.